Честно, когда заказывал этот стол, я не планировал использовать его в качестве щита, но терявшиеся корнями в глубине веков мебельные традиции сибирских мастеров обязывали их «строить» для солидных людей солидные вещи, так что толстенные дубовые доски справились прекрасно.
Ощутив себя в относительной безопасности, я даже начал отстреливаться, отогнав нападавших от окон. Там засели явно не дураки, и в качестве ответного привета полетела еще одна чушка гранаты. Я так и не успел решить – прятаться мне за столом или попытаться вернуть подарок отправителю, – за меня все сделал Кузьмич. Металлический цилиндр до пола так и не долетел, рыбкой нырнув обратно в окно.
Снаружи вновь грохнуло, но без вреда для меня. Я даже глаз не закрывал, лишь прикрыл лицо рукой, а затем и сам сиганул в окно.
Гранатометчик явно не ожидал от нас с Кузьмичом такого сюрприза и сейчас пытался протереть глаза. Особенно миндальничать я с ним не стал, потому что узнал нападавших и арестовывать их не собирался. Поэтому потерявший все берега шатун получил в грудь две пули. Его напарник попытался прорваться к забору через кусты, но с вполне закономерным результатом. Из четырех выпущенных пуль три попали в спину и свалили беглеца.
Я был очень зол и стрелял в запале. То, что это было ошибкой, стало понятно, лишь когда вслед за бессильным цоканьем револьверных курков позади меня послышалось очень характерное рычание.
А вот и второй оборотень.
Для него у меня серебряных сюрпризов не осталось, и зверь это прекрасно понимал. Он даже позволил мне развернуться, дабы я полюбовался его угрожающим видом.
– Без казака ты никто.
Смешанные с рычанием слова я разобрал с трудом, но ответить на них не успел – лишь сокрушенно, даже с некоторой жалостью, покачал головой.
За спиной оборотня уже привычно для меня сгустилась ночная тень. Тело волколака выгнулось неестественной дугой. Грозный рык сначала перешел в испуганный, а затем вовсе вылился в жалкий скулеж. Последний выдох оборотня иссяк с обычным человеческим криком.
Смотреть на то, как кормится вампир, мне не хотелось, так что я просто отвернулся. А остановить его у меня попросту не хватило смелости. Так что Мыкола оторвался от недобровольного донора, только когда полностью насытился. Последствия этой кормежки выглядели не так впечатляюще, как жертвы высших вампиров: с виду обычный труп.
– Как ты понял, что мне грозит опасность? – стараясь не показать своего страха, спросил я.
– Видчув, – односложно ответил вампир и уставился на меня своим пустым взглядом.
Даже не представляю, с какой скоростью он несся ко мне на помощь. Судя по собственным ощущениям, с момента атаки на втором этаже до эффектного появления сего персонажа прошло не так уж много времени.
Подобные мысли заставили меня кое-что пересмотреть в своих же решениях:
– Знаешь что, завтра я закажу срубить баню на заднем дворе, там ты и поселишься.
Мыкола никак не отреагировал на это заявление, а вот реакция Кузьмича была довольно бурной. Из разбитого окна вылетело полено и едва не угодило вампиру в голову. Впрочем, с его реакцией это вообще не проблема.
– Кузьмич, имей совесть! Я же сказал, на заднем дворе. Ты еще объяви своей собственностью весь квартал, – возмутился я и тут же, охнув, вспомнил о других своих домочадцах.
К счастью, последний вопль оборотня был так страшен, что один из двоих осаждавших каморку оружейника шатунов сбежал. Второй остался на месте по причине собственной смерти. И вообще в нашем гараже-конюшне дела шли даже более драматично, чем у меня. Леонард Сылыч своим воем и демоническими прыжками отвлекал супостатов, а забаррикадировавшийся в каморке Корней Васильевич добавлял хаоса грохотом крупнокалиберного карамультука.
Точку в этом бедламе поставил, как ни странно, Орлик. Когда взвыл оборотень, конь окончательно разломал свой станок и все же пришиб копытом последнего супостата. Правда, при этом схлопотал пулю в круп, но вроде ранение не такое уж серьезное.
Из-за испорченного телефона обратиться в управу, как то положено уложением по действиям на местах чрезвычайных происшествий, у меня не было возможности. Посылать туда кого-то из своих опасно, как и оставлять дом без защиты. Но я не унывал, потому что нашумели мы изрядно и наверняка привлекли внимание тех, кому по должности положено быть внимательным в подобных случаях. Самым чутким закономерно оказался околоточный Болотного конца, но все равно, пока он добирался до каланчи, я успел полностью одеться. Прогулки по снегу в кальсонах не самое приятное времяпрепровождение. А еще приказал Мыколе унести на болота труп второго оборотня. Хоть внешне он и не отличался от других мертвых налетчиков, но у меня не было никакого желания пояснять Яну Нигульсовичу происхождение характерных ран на шее и отсутствие в теле крови. А подобные вопросы у дотошного доктора несомненно возникнут.
Да уж, что-то в последнее время сокрытие улик и следов стало для меня дурной привычкой. Не это ли начало пути на темную сторону? Даже пригрезилась осуждающая мордашка одного мелкого и лопоухого джедая.
Если честно, после неприятного опыта общения с жандармами я ждал, что полицейские налетят на место преступления как стая воронов, но сильно ошибся. Больше всего они были похожи на встревоженных наседок. Дмитрий Иванович хлопотал с одной стороны, а Ян Нигульсович – с другой. На что я реагировал со смущенной улыбкой, но чего скрывать, забота старших товарищей была мне необычайно приятна.
Я наконец-то оказался среди по-настоящему своих. Топинск давно стал моим домом, а его жители, можно сказать, семьей. А в семье не без урода, и чабан этих уродливо-паршивых овец должен появиться на пороге каланчи очень скоро – где-то под утро.
Рассвет порадовал Топинск яркими красками на пронзительно-белом фоне, окончательно смыв все ночные страхи и переживания. Трупы давно увезены в мертвецкую, а полы вымыты от крови. В доме уже вовсю стучали молотками плотники, по-быстрому избавляясь от более грубых следов ночного побоища, так что, устав от шума, я решил выйти с кружкой кофе на крыльцо. Рядом на ступеньку присел Леонард Силыч и начал демонстративно зализывать царапину на лапе. Небольшой шрам на его наглой морде довершал образ лихого пирата, и смотрелся кот предельно брутально.
А у меня на душе было благостно и спокойно. Лишь мельком в голове проносились мысли о том, как бы вычислить мастера, соорудившего для шатунов светошумовые гранаты. Хорошо хоть не додумались или просто пожадничали снарядить их серебром, иначе у Кузьмича вряд ли получилось бы изображать из себя лихого жонглера-полтергейста. Вот такую умиротворенную картину и застал очередной визитер.
Берендей явно не собирался извиняться и оправдываться, а пришел услышать мой ультиматум. Четыре трупа матерых шатунов и волколака, которого застрелили в затылок, не давали ему возможности выдвигать хоть какие-то требования. Я не сомневался в том, что старшина артели добытчиков к ночному нападению не причастен, но это не снимало с него ответственности.
Он пару минут угрюмо смотрел мне в глаза и явно не увидел там ничего хорошего ни для себя, ни для своей артели. Затем старшина шатунов настороженно спросил:
– Как дальше жить-то будем, Игнат Дормидонтович?
– Хорошо будем жить, Берендей. Одной дружной семьей, в которой, несмотря на малолетство, я стану предельно строгим папашей. Так что пороть буду за малейшие прегрешения. А в остальном у нас будет полное взаимопонимание и любовь друг к дружке.
Мое заявление явно не понравилось здоровяку. Но это уже не имело никакого значения, потому что Берендей – человек, без сомнения, умный и понимал, что все мыслимые и немыслимые границы приличия перейдены. Дальше только локальная война шатунов с властью, и узнавать, чем она закончится, не хочется ни мне, ни ему.
Григорий Шаргородский
Видок. Цена жизни
Пролог
Охота – это страсть, утолить которую под силу только хищнику. И не так уж важно, ходит он на четырех лапах или мчится за своей жертвой на своих двоих. Со временем люди научились трансформировать этот порыв в нечто иное. Кто-то занимается спортом, а кто-то потрошит бизнесы своих конкурентов даже не ради денег, а чтобы удовлетворить внутреннего зверя. Но все равно ничто не может сравниться с упоением момента, когда по твоей воле чужая жизнь буквально по капле вытекает из тела обреченной жертвы.